Лапис Георгий Андреевич
детский врач, невролог, кандидат мед. наук
Лапис Георгий Андреевич
детский врач, невролог, кандидат мед. наук
Специальность «детский доктор» - это, конечно, судьба
1968-1972гг на кафедре детской хирургии ЛПМИ (Ленинградский педиатрический медицинский институт), ул. Литовская д. 2.
Это был очень дождливый вечер в середине сентября 1968г. В III-ей аудитории института шло первое в этом году заседание СНО (студенческое научное общество) по детской хирургии. Студентов собралось человек 25, больше пришедших впервые, с 3-4 курсов.
Сперва выступал зав. кафедрой, профессор Гирей Алиевич Баиров. Это был красивый человек среднего роста в возрасте менее 50 лет с седой шевелюрой, он говорил о хирургии новорожденных бодро, конкретно, но я с трудом понимал, о чем идет речь, поскольку в моей голове третьекурсника еще плохо укладывались такие понятия, как новорожденный, пороки развития, атрезия пищевода, а некоторые термины я просто не понимал.
Потом с трибуны говорил молодой хирург высокого роста – Эдуард Владимирович Ульрих. Он просто рассказывал о травматологии и, по его словам, в этой области знаний было еще так много неизвестного, что этим можно было бы заняться прямо сейчас, даже на третьем курсе.
Далее к собравшимся обратился хирург лет 55 со своеобразным малоподвижным лицом, на котором располагались огромные глаза навыкате. Это был Михаил Иванович Неволин-Лопатин – руководитель СНО детской хирургии. Он рассказывал о сосудистых опухолях кожи, но из его речи выходило, что проблема это страшно сложная, да и опухоли такого рода я себе еще очень плохо представлял, и поэтому у меня лично эта тема не вызвала никакого интереса.
Выступали другие доктора и каждый предлагал конкретную тему для исследования – по урологии, ортопедии, но наибольшее впечатление на меня произвел Ульрих, и я тогда подумал, что пойду именно к нему.
Последним на кафедру поднялся невысокий и худенький доктор с очень темной окраской кожи лица и когда он начал говорить, то у меня просто открылся рот от внимания и удивления. Сперва он извинился перед хирургами и сказал, что в сложных случаях, например, при аппендикулярном перитоните, прежде, чем оперировать, нужно провести предоперационную подготовку, в ходе которой следует адекватно (я впервые тогда услышал это слово) возместить уже имеющийся дефицит жидкости и солей, потом выполнить анестезиологическое пособие, а после вмешательства четко провести послеоперационный уход и борьбу с парезом кишечника. То есть операцию, конечно, нужно делать, но без рациональной предоперационной подготовки, наркоза должной глубины и правильно проведенного послеоперационного выхаживания у больного с таким заболеванием мало шансов остаться в живых. И он тут же предложил студенческую НИР по оценке кровопотери и коррекции водно-солевого равновесия все у тех же новорожденных с пороками развития кишечника (о которых говорил профессор, и где я ничего не понял), но несколько раз подчеркнул, что с такой работой справится даже третьекурсник, только упорный и умный. Я слушал его и в голове была только одна мысль – вот, вот оно, именно то, что мне сейчас нужно!
С какой стати, почему эта тема совершенно неожиданно меня так сильно заинтересовала, ума не приложу, но, вероятно, дело было в том, как он об этом рассказывал.
Когда все доктора закончили выступать, студенты сразу их окружили, а к Эдуарду Кузьмичу Цыбулькину подошел я один. Мы познакомились и договорились о встрече на завтра около 16.00 в ординаторской на I-м хирургическом отделении.
На следующий день мне очень пригодились тапочки и халат с колпаком, поскольку пришлось долго разыскивать Э.К. и я наконец его нашел в предоперационной, где он записывал историю болезни. Мы вернулись в ординаторскую, уселись, Э.К. улыбнулся и предложил договориться, что он будет говорить мне «ты». Я тут же с готовностью согласился. Потом он спросил:
«А что ты умеешь делать, у тебя есть какие-то увлечения?»
Меня никто в жизни раньше о таких вещах никогда не спрашивал. Я ответил, что люблю читать книги, умею фотографировать и закончил английскую школу. Это ему понравилось и вот какие задачи он передо мной поставил:
Даже странно вспомнить теперь, как я все это тогда успевал, а учиться стал даже лучше, чем ранее. В целом, Э.К. научил меня полноценно жить гораздо в большем темпе, чем ранее и намного эффективней. Я бы выразился еще эмоциональней, повторяя слова Марины Цветаевой:
«Жить приучил в самом огне…»,
но дальше не так, как у нее в стихотворении.
Я тогда познакомился и отчасти вошел в круглосуточный рабочий ритм специализированной хирургической клиники института, где проводились следующие виды работ:
Разобраться в этой сложно устроенной системе тогда у меня не было возможности, и я просто приходил на дежурство к определенному доктору, на которого мне указывал Э.К. и ходил с ним неотвязно чаще до утра, реже до 23.00. Назавтра было нужно идти на обычные институтские занятия, сидеть, отвечать на вопросы преподавателя и как сквозь туман воспринимать все происходящее.
Во взрослой больнице им. Куйбышева на кафедре общей хирургии я познакомился с доктором по имени Александр Сергеевич Либов (увы, он умер в 2014г), который мне очень много дал в понимании острого живота. Острый живот - это колоссальная тема, с которой в самом начале своей профессионально карьеры должен познакомиться каждый доктор-клиницист, хорошо в ней разобраться и далее на протяжении всей жизни уверенно работать, независимо от конкретной специальности. А каким специалистом я хотел стать? Прежде всего, детским доктором, и одновременно хирургом, поэтому и пришел в СНО по детской хирургии. Э.К. на этом этапе всячески поддерживал во мне это стремление, но повторял, что нужно стать думающим хирургом, умеющим работать со сложными больными, т.е. умело проводить предоперационную подготовку и послеоперационный период.
Работа над историями болезни новорожденных детей из архива была сложной и увлекательной. Парадоксально, что самих детей с этими пороками я почти не видел. Приходить в операционную на детской хирургии пока у меня конкретного повода не было. Я видел детей в палате новорожденных, куда в то время можно было входить строго в бахилах, халате, маске и колпаке. После операции они лежали в кувезах под капельницами, посредством которых они получали те или иные составы жидкости, плазму или кровь внутривенно. Какие конкретно жидкости им следует вливать, в каких количествах и соотношениях, как осуществлять это самое вливание через тоненькие вены – все это было для меня тайной за семью печатями. Это приводило меня в отчаянье, такими поверхностными и ограниченными были мои знания и к тому же теоретическими, слабо применимыми к конкретным ситуациям, которые, например, возникали на дежурствах. Но доктора, с которыми я дежурил, улыбаясь подбадривали и советовали не смущаться, а внимательно смотреть, потом делать и побольше спрашивать.
Я решил быть последовательным и сперва нацелился разобраться с острым животом, то есть с такой неотложной ситуацией, когда в брюшной полости возникает потенциальная катастрофа, требующая срочного оперативного вмешательства, а в противном случае, если эта операция не будет вовремя сделана, такой человек скорее всего умрет. Заболевания эти могут быть самые разные – острый аппендицит, прободение язвы желудка, инвагинация или другая острая кишечная непроходимость, кровоточащий Меккелев дивертикул и т.д. Я решил начать с диагностики острого аппендицита и спросил у Э.К. о первых шагах в этом вопросе. – «Читай книгу Генри Мондора «Неотложная диагностика» и будешь все знать» – ответил Учитель. Взяв у него же этот двухтомник, я углубился в чтение и действительно стал достаточно хорошо ориентироваться в этом вопросе где-то лет через пять после первого из многочисленных перечтений этого классического труда. О себе Э.К. рассказывал, что когда он был студентом, то его друзья пришли к нему на день рождения и, сговорившись, один принес ему второй том и сказал, что первый том найти не удалось. И только изрядно помучив его, они дали и первый том тоже. В отношении способности Э.К. оценивать острый живот можно привести такой пример. В июне 1970г Цыбулькины пригласили меня поехать на воскресенье за город, и мы теплым днем отправились под Зеленогорск. Днем купались, загорали, играли в бадминтон, а вечером в переполненной электричке стартовали домой. Где-то в районе Репино сидевшая напротив молодая женщина вдруг вскрикнула и повалилась на бок. Ей освободили все сидение, уложили, а Э.К. как оказавшийся рядом доктор, стал смотреть, что с ней происходит. Быстро оценив ситуацию, он велел мне поскорей сообщить машинисту поезда (тогда трансляции из вагонов еще не было), что в таком-то вагоне экстренный больной, и чтобы «Скорую помощь» подали к перрону Финляндского вокзала. Пробиться через заполненные народом вагоны было непросто, но выскакивая наружу из вагонов на остановках я где-то к Белоострову все-таки эту просьбу машинисту передал. И действительно люди в белых халатах ждали нас на перроне с носилками и эту женщину экстренно отвезли в приемный покой больницы им. Куйбышева. Я потом интересовался результатами, и там действительно был разрыв трубы при внематочной беременности, как и предположил Э.К.
Задав любой вопрос, касающийся детской хирургии, я получал от шефа обстоятельный ответ. При этом он обязательно добавлял, где на эту тему можно почитать. Тогда в особенности и всегда в дальнейшем меня поражала широта его знаний в педиатрии и хирургии (анестезиологии и реаниматологии я тогда просто не знал). В это время Э.К. работал старшим лаборантом в академической группе профессора Г.А. Баирова, а de facto выполнял обязанности анестезиолога, т.е. днем работал с плановыми больными, а по ночам дежурил и проводил наркоз у экстренных больных.
Эдуард Кузьмич Цыбулькин в 1968 году.
Меня Учитель на том этапе ориентировал прежде всего на приобретение знаний в хирургии – детской и взрослой. Александр Сергеевич Либов из больницы им. Куйбышева* был не просто хорошим хирургом и очень дружелюбным человеком.
*- больница открыта в 1805г и с 1828г носила имя «Мариинская» в честь основательницы императрицы Марии Федоровны. С 1935 по 1992гг больница носила имя В.В. Куйбышева, а затем ей вернули первоначальное название.
Он был сыном Сергея Леонидовича Либова, ближайшего помощника профессора Военно-Медицинской академии Петра Андреевича Куприянова. А последний в 1954г оперировал Э.К. (тому было в это время 16 лет) по поводу врожденного порока сердца – тетрады Фалло. Данный врожденный порок развития сердца относится к группе «синих пороков» (из-за смешивания артериальной и венозной крови и недостатка кислорода), и именно этим была обусловлена так поразившая меня сине-серая окраска кожи Э.К. во время нашей первой встречи. Здесь нужно сделать небольшой исторический экскурс*.
*- тетрада Фалло, врожденный порок сердца, детально описан французом Артуром Фалло (Arthur Fallot) в 1888г. Американский хирург Альфред Блелок (Alfred Blalock) в 1944г впервые в мире выполнил успешную палиативную (то есть частично облегчающую состояние пациента) операцию 15-месячной девочке с тетрадой Фалло, пустив кровь по анастомозу между подключичной и ветвью легочной артерии.
П.А. Куприянов с успехом прооперировал Цыбулькина 18.03.1954 г., сделав ему операцию Блелока. Э.К. был одним из первых в СССР, кто выжил после такого вмешательства. В послеоперационном периоде его выхаживали кардиолог Кира Феликсовна Ширяева и Сергей Леонидович Либов. К обоим всю свою жизнь Э.К. относился с глубочайшим уважением и любовью.
На заседаниях Общества детских хирургов Ленинграда я видел выступления С.Л. Либова, и они производили неизгладимое впечатление. Ему тогда было около 60 лет, но выглядел он существенно старше. Дело в том, что к этому времени его прооперировали по поводу рака гортани и он мог говорить только с помощью прикладываемого к губам резонатора. Звучание голоса было нечеловеческим, но вполне членораздельным и тем внимательнее к его словам прислушивались в аудитории.
Сейчас кардиохирурги стали намного более могущественны, чем в 40-50гг прошлого века. В настоящее время тетраду Фалло в большинстве случаев оперируют радикально в возрасте до 1 года, а 2-х этапную коррекцию осуществляют по специальным показаниям, например, при малых размерах левого желудочка. Сделав Э.К. операцию в возрасте 16 лет, повторно его уже не трогали, и он адаптировался и по его собственным словам психоэмоционально неполноценным человеком себя никогда не ощущал. Трудно представить одновременно столь больного и такого интеллектуально и физически трудолюбивого человека. В режиме такой непрерывной деятельности он прожил до 63 лет, т.е. колоссально долго (поскольку ему была сделана паллиативная операция с аорто-легочным шунтом при длительном существовании которого развивается необратимая легочная гипертензия), иными словами, результат операции оказался великолепным.
Тут приходит на ум еще такое соображение. В начале 20-го века археологи распространили версию, которая даже попала в учебники истории, что в Древней Спарте таких «неполноценных« детей как Э. К., сбрасывали со скалы, правда в настоящее время версия о существование такой практики в древности признана несостоятельной. Сейчас же в соответствие с Хартией прав ребенка, принятой в 2001г (Россия к ней присоединилась) государство должно выхаживать недоношенных новорожденных, родившихся с массой тела более 900г. А детей с врожденными пороками развития оперировать и также тщательно выхаживать, тем самым демонстрируя уровень развития медицины в данной стране. Жизнь Э.К. в прямом смысле слова – это продукт развития цивилизации и символично, что он полностью отдался организации в нашем городе и стране многозвенной службы, деятельность которой направлена на постоянное совершенствование реанимации и интенсивной терапии у детей раннего возраста.
То, что Э.К. постоянно работал физически – это не метафора. Он не пилил дрова, как Николай II, но частые ночные дежурства – это тяжелейший изматывающий труд, на который способны далеко не все. Когда для Э.К. закончились обязательные дежурства, он продолжал выезжать по ночам на консультации и зачастую ситуация требовала его многочасового присутствия у постели пациента.
Однако, я забежал вперед. После окончания школы Э.К. не сомневался, что нужно стать врачом, но состояние его здоровья не соответствовало общепринятым критериям, позволяющим претенденту обучаться этой профессии.
Комментарий Н.П. Шабалова*: при поступлении в ЛПМИ на медицинской комиссии у Э.К. не хотели принимать документы и потребовалось вмешательство П. А. Куприянова (через К.Ф. Ширяеву), после чего это препятствие было преодолено. А Шабалов с Цыбулькиным познакомились на лекции на первом курсе, когда какой-то тип с синюшной окраской кожи подошел к сидящему в аудитории Шабалову и попросился в его учебную группу. «А почему ты обращаешься ко мне на Вы, ведь я тут один? - Но, ведь, ты же староста!». Быстро подружившись эти два человека при жизни Э.К. уже никогда не расставались.
*- Николай Павлович Шабалов: врач-педиатр, в настоящее время доктор мед. наук, профессор, начальник кафедры и клиники детских болезней Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. Автор классических руководств «Детские болезни», «Неонатология» и «Эндокринология детского возраста». В 1968г работал ассистентом кафедры госпитальной педиатрии ЛПМИ.
Поступив в институт Э.К. вскоре отправился в СНО по детской хирургии и убедил руководителя СНО – Михаила Ивановича Неволина-Лопатина, что первокурсник тоже может быть полноценным сновцем. Н.П. Шабалов тем временем пришел в СНО на кафедру патологической физиологии и аналогичным образом заявил о себе.
Комментарий Н.П. Шабалова: Вместе они выполнили эксперимент на животных «Роль глюкокортикоидов в устойчивости плодов и новорожденных к гипоксии». Это была их первая научная работа и в дальнейшем для них обоих именно новорожденные дети стали постоянной областью научных и клинических исследований. Работу студенты выполняли на кафедре пат. физиологии у проф. Н.Т. Шутовой, поскольку условия для эксперимента такого рода наилучшими были именно здесь. Через некоторое время после публикации статьи они получили просьбу прислать оттиск от самого Ганса Селье*.
Откуда такая ассоциация? Намереваясь стать хирургом, я стал читать об этой специальности и Э.К. посоветовал познакомиться с работами Сергея Сергеевича Юдина. Я зачастил в магазин старой технической книги, что располагался на углу Литейного проспекта и улицы Жуковского. Там можно было недорого купить книги С.С. Юдина - «Этюды желудочной хирургии» с великолепными рисованными иллюстрациями, «Спинномозговая анестезия» и труд о реконструктивной хирургии пищевода путем трансплантации участка толстой кишки на сосудистой ножке. В дальнейшем, уже работая в НИИ переливания крови, я узнал, что этот удивительно разносторонне талантливый человек еще в 1930г внедрял в практику переливание посмертной крови. Чтение перечисленных книг, а также его «Размышлений хирурга» будило в голове самые феерические фантазии, а у самого хирурга-виртуоза С.С. Юдина музыкально-хирургическая ассоциация, вероятно, возникала, когда он перед сложной операцией, чтобы собраться с мыслями сидел у себя в кабинете и листал партитуру 6-й симфонии П.И. Чайковского. Но мне-то на данном этапе нужно было стать врачом и овладеть как минимум техникой «малой хирургией». Тогда, в 1968г, при чтении «Размышлений хирурга», я понятия не имел о судьбе автора, брошенного властями в тюрьму по обвинению в шпионаже в пользу Англии. Только много позже (в перестройку) я осознал чудовищность существовавшего тогда в нашей стране режима. С Э.К. эти вопросы мы никогда не обсуждали, может быть, подсознательно. Я был его учеником, а не другом в прямом смысле слова, с которым можно быть совершенно откровенным.
Комментарий Н.П. Шабалова: в конце 50-х и в начале 60-х о репрессиях Сталина, как о довоенных, так и относительно недавних послевоенных, и конкретно о «деле врачей» люди говорили неохотно. Очевидцы молчали из-за страха, а в то же время, быстро появлялась» молодая поросль», которая из-за информационного вакуума об этом ничего не знала, хотя первый разрыв в облаках уже близился - «Один день Ивана Денисовича» был опубликован в «Новом мире» в ноябре 1962г, но до массового читателя эти зачитанные до дыр журналы доходили постепенно.
Только что на втором курсе мы изучали биохимию и водно-солевой обмен, но от всего этого осталось ощущение чего-то очень сложного и мало применимого в лечебной работе. И тут для того, чтобы я лучше разобрался в вопросах жидкостной терапии у оперированных новорожденных Э.К. посоветовал мне прочитать книгу физиолога А.Г. Гинецинского «Физиологические механизмы водно-солевого равновесия». Книга оказалась сложной, но была написана таким хорошим литературным языком, что я бы назвал ее стихотворением в прозе. Из книги я узнал массу интересных вещей. Еще из школы известно, что древняя планета Земля была покрыты водой и эта вода была соленой. Древние живые существа, обитавшие в этом океане, имели состав жидкости внутри организма близкий по содержанию химических элементов Na+, K+, Cl-, Mg++ и Ca++ к окружавшей их морской воде, а когда они стали выходить на сушу, то этот состав их внутренней среды сохранился и в настоящее время плазма крови человека по количественным и качественным характеристикам в значительной степени сходна с морской водой. (Между прочим, именно по этой причине утопление в пресной воде более опасно, чем утопление в морской воде.) Морские позвоночные рыбы постоянно пью воду, а затем выделяют избыток соли через специальные солевые железы в жабрах. Пресноводные рыбы редко пьют воду, а вода поступает к ним в организм путем осмоса через жабры. У лягушек водный обмен протекает стремительно и за сутки лягушка теряют с мочой и через кожу объем жидкости, составляющий 1/3-1/2 от веса тела. Наземные млекопитающие пьют воду и выделяют небольшие объемы (по отношению к весу тела) гипертоничной мочи вследствие обратного всасывания жидкости в петле Генле. А у обитателей пустыни из-за необходимости максимально сохранять внутренний объем жидкости в организме петля Генле необычайно длинная. На нормальной и патологической физиологии мы вроде бы изучали то же самое и я уже имел представление о необходимости поддержания внутренней среды организма. Но у Гинецинского все это было описано с множеством примеров, очень интересно, и в сочетании с изучением архивных историй болезни оперированных новорожденных и чтением румынской книги по оживлению организма я стал понимать, какое практическое значение имеют знания о теории водно-электролитного равновесия. Я понял, что почка – это не орган для удаления конечных продуктов обмена из крови, а, прежде всего, регулятор баланса воды и неорганических ионов.
Тут важным является еще следующее. В 1968г я не знал, а только много позже для меня открылось, что А.Г. Гинецинский, как ученик и последователь Л.А. Орбели в 1950г был изгнан с должности зав. кафедрой нормальной физиологии в ЛПМИ (которой он руководил с 1932г), поскольку не встал под знамя единственно верного учения о нервизме, которое в СССР соединили с именем академика И.П. Павлова. И глядя с трибуны мавзолея Ленина, как физкультурники на первомайском празднике выкладывают своими телами слова «Слава КПСС!», власти желали, чтобы ученые, композиторы, писатели страны Советов своим трудом делали бы то же самое, что и эти спортсмены. А вот А.Г. Гинецинский и С.С. Юдин размышляли иным образом –т.е. шагали не в ногу. Вероятно, в те времена каждый мыслящий человек для себя должен был обосновать свою линию поведения по отношению к властям и преследуемым. Вот некоторое продолжение истории с гонениями на физиологов. К 1950 году Леон Абгарович Орбели занимал должности начальника Военно-медицинской Академии в Ленинграде и руководителя Отделения биологических наук АН СССР, был почетным доктором и академиком ряда зарубежных академий. Однако после Объединенной сессии АН и АМН СССР по вопросам учения о высшей нервной деятельности (июль 1950 года) его освободили от руководства всеми возглавляемыми им учреждениями, кроме одного поста заведующего физиологической лабораторией Естественно-научного института им. П.Ф. Лесгафта.
Комментарий Н.П. Шабалова: Тут руку помощи ему протянул академик А.Ф. Тур, предложив проводить исследования на физиологическом отделении своей кафедры госпитальной педиатрии ЛПМИ. При этом он, естественно, заручился согласием со стороны ректора ЛПМИ – Нины Тимофеевны Шутовой (одновременно зав. каф. патологической физиологии). Л.А. Орбели официально на работу не оформляли и денег ему не платили – он был достаточно состоятельным человеком и мог ходить и трудиться без оплаты своего труда. Принципиально важным было то, что он оставался на свободе и мог продолжать работать по специальности. Только после смерти Сталина, в 1954г ситуация стала меняться, а в январе 1956 года был организован Институт Эволюционной физиологии АН СССР и с момента основания института до своей смерти в 1958г Л.А. Орбели являлся его директором. Когда в 1974г А.Ф. Тур умер, то среди присланных соболезнований была телеграмма из НИИ Эволюционной физиологии с текстом «Сотрудники Леона Абгаровича Орбели глубоко скорбят в связи со смертью Александра Федоровича Тура», и стояла подпись- Е.М. Крепс». Это был физиолог, академик АН СССР, герой Социалистического труда, в то время директор данного института.
В 1968-72гг на кафедре детской хирургии кроме Э.К. для меня открылся еще один человек, для которого водно-солевой обмен и функции почек имели особое значение. Это Вячеслав Андреевич Любименко*. На четыре года младше Э.К. он стал студентом ЛПМИ, желая в душе стать авиатором. Но быстро мечты об авиации заменились нетерпением заняться детской хирургией. Кстати, его авиамодельное прошлое пришлось очень к месту в развитии хирургической ручной умелости и способности работать с приборами и мастерить приспособления для ухода за больными. С Цыбулькиным они встретились на СНО детской хирургии и сразу подружились. Как тогда, так и сейчас Вячеслав обладал и сейчас обладает колоссальной пробивной энергией и создание экспериментальной операционной, первоначально располагавшейся в подвале (в бомбоубежище) акушерского корпуса – целиком заслуга его и других энтузиастов–сновцев.
*- Вячеслав Андреевич Любименко – соратник Э.К. в деле основания службы анестезиологии и реанимации новорожденных в Ленинграде. В настоящее время зам. главного врача ДГБ №1 по анестезиологии и реанимации, главный специалист Комитета здравоохранения СПб по неонатологии (с 1994г).
Комментарий В. А. Любименко: В эксперименте больше мы любили оперировать кроликов, потому что потом их можно было съесть, но при двух непременных условиях – шкурку нужно было сдать в виварий (поскольку иначе не давали следующего), а при наркозе нельзя было использовать эфир, ибо в этом случае мясо становилось несъедобным.
После окончания учебы в ЛПМИ Вячеслав Андреевич попал в ординатуру по детской хирургии, а к началу нашего рассказа в 1968-69гг работал хирургом на 1-м хирургическом отделении, где была послеоперационная палата для новорожденных (он их называл «новородки»). Цыбулькин свое увлечение новорожденными распространял на всех окружающих и Любименко в этом вопросе полностью подпал под его влияние. Важнейшим элементом выхаживания оперированных новорожденных являлось умелое проведение у них внутривенной инфузионной терапии и вот тут-то и были необходимы знания возрастных особенностей водно-солевого обмена. Э. К. в этот период заканчивал свою кандидатскую диссертацию именно по этой теме, а Вячеслав защитил кандидатскую диссертацию по теме «Водовыделительная функция почек у новорожденных в послеоперационном периоде» в 1978г.
Комментарий В.А. Любименко: в те годы (1968-72) на дежурствах часто приходилось заниматься последовательно хирургией, и анестезиологией, и интенсивной терапией. Проведение рациональной (для конкретной ситуации у данного больного) инфузионной (жидкостной) терапии являлось основополагающим подходом, поскольку как до, так и после операции пищеварительная система у этих пациентов была не способна перерабатывать даже самые щадящие питательные продукты. В настоящее время наша оснащенность приборами для контроля за жизнедеятельностью и проведения искусственной вентиляции легких (ИВЛ) стала неизмеримо лучше, но адекватная жидкостная терапия все равно является фундаментом ведения больных в критической ситуации.
Моя обработка архивных историй болезни новорожденных постепенно двигалась. Э.К. предложил для этого определенную схему и в итоге удалось сравнить эффективность разных методов предоперационного возмещения потерь жидкости и солей, а также крововозмещения во время операций, выбрав из них наиболее удачные. Надо сказать, что при выполнении этой работы я бесчисленное количество раз обращался к шефу с самыми разными вопросами, в том числе, касающимися статистической обработки материала. Шеф демонстрировал ангельское терпение, хотя и заявлял неоднократно: «Сам не понимаю, зачем я с тобой столько вожусь!». Иногда, если я уж слишком настойчиво приставал к нему с каким-то неважным, с его точки зрения вопросом, он отрезал: «Юра, иди в баню!». Что же касается медицинской статистики, то Э.К. знал ее превосходно, и неудивительно, поскольку сам он совсем недавно закончил обсчет своего материала по кандидатской диссертации под названием «Физиологические предпосылки парентеральной жидкостной терапии в хирургии новорожденных». Он показал мне десять амбарных книг, наполненных обсчетами полученных у новорожденных данных по особенностям их водно-солевого равновесия. Когда Э.К. задумал выполнять исследование на новорожденных, то возник вопрос, где взять контингент здоровых детей, и Н.П. Шабалов, поговорив с А.Ф. Туром, получил разрешение, чтобы Э.К. мог работать с новорожденными из институтского родильного дома, который располагался в «акушерском» корпусе, стоящем вдоль проспекта Карла Маркса (ныне Большого Сампсоньевского). Все исследование в мельчайших деталях, само собой, организовал и провел сам Эдуард Кузьмич. Я хорошо помню, что в 1968г у Э.К. в карманах халата постоянно находилось несколько пачек презервативов, которые он использовал для сбора мочи у новорожденных и сотрудники кафедры шутили, что «Цыбулькин скупил в Ленинграде все презервативы».
Сперва с результатами работы мне предстояло выступить на очередном заседании СНО детской хирургии. Я тщательно готовился, но после доклада встретил жесткую критику со стороны старшекурсников. В мою защиту выступил М.И. Неволин-Лопатин, но он так построил свою речь, что я с ужасом его выслушал и понял, что все плохо. Когда заседание СНО закончилось, он подошел ко мне и, пожав руку, спросил: «А вы что не понимаете, что я вас хвалил?». Э.К. о моем выступлении в целом высказался позитивно, добавив, что СНО детской хирургии всегда было «зубастым». Для исправления противоречий я взял из архива и пересмотрел повторно все те же 100 историй болезней.
В апреле 1969г в Баку должна была состояться Всесоюзная студенческая конференция по детской хирургии, куда я послал тезисы своего доклада. Сам же текст доклада на 10 минут я так и не смог составить и с отчаяньем принес Э.К. то, что получилось. Он долго правил, а потом предложил показать его М.И. Неволину-Лопатину, который, по его словам, обладал превосходным стилем. Мы сели в учебной комнате на кафедре и М.И. стал править текст. Это, действительно, был урок.
Оказалось, что эта поездка в Баку чрезвычайно престижна. Возглавил делегацию сам профессор Г.А. Баиров, поехали также Э.К. и Э.В. Ульрих. Окончательный текст доклада Э.К. написал мне уже в самолете. Я слабо воспринимал происходящее и был способен только выучить наизусть готовый текст и без запинки его произнести. После моего доклада конференция продолжалась еще два дня, и они проходили чудесно, потому что было тепло, ярко светило солнце и Э.К. сказал:» Не сиди в зале, а пойди и посмотри город». Старый Баку – это взмахом волшебной палочки перенесенный на Кавказ Старый Таллинн, но с соответствующими архитектурными изменениями. В последний день участники конференции погрузились на теплоход и отправились на экскурсию на Нефтяные Камни, где на отмели в 40 км от Баку уже с 1949г добывали нефть из-под воды. Поездка состоялась на следующий день после по-восточному щедрого банкета и поэтому лица у многих экскурсантов были вытянутые.
Вернувшись в ЛПМИ, я ощущал, что могу почти все, но общение с Э.К. быстро вернуло меня на землю, и совершенно не давало возможности расслабиться, точнее наблюдение за его жизнью формировало у меня представление, что на протяжении 24 часов существуют только две фазы – труд и иногда сон. Я помню, что у меня было постоянное ощущение, что я не успеваю – хронически не могу осмысленно переварить тот объем информации, который поступал во время обычной учебы в ЛПМИ, и который дополнялся чтением литературы по хирургии, анестезиологии и теми впечатлениями, что я получал на дежурствах.
После конференции в Баку я с жаром продолжил переводить книгу F.D. Moore по коррекции метаболических расстройств у хирургических больных. В Научные залы Публичной библиотеки студентов не записывали. С подачи Э.К. на бланке академика Г.А. Баирова я получил отношение к директору ГПБ товарищу Змеёвой, после чего мне выдали временный (но его можно было бесконечно возобновлять) доступ в библиотеку. Книга представляла собой пудовый том и была сгустком фундаментальной информации о том, как нужно правильно проводить предоперационную подготовку и вести (взрослого) хирургического больного после вмешательства. На протяжении 3, 4, 5 и 6 курсов я перевел около 2/3 этой книги и Э.К. говорил, что F.D. Moore и я сильно помогли ему в осмыслении рекомендаций по соответствующей теме для детского возраста.
Другая книга, которую я постоянно читал, была написанная румынскими авторами К. Блажа, С. Кривда «Теория и практика оживления в хирургии». Бухарест, 1959. Это была энциклопедия, в которой авторы, опираясь на теорию (водно-электролитное равновесие, буферные системы, вне-и внутриклеточное пространство, гипо- и гиперволемия), четко объясняли, как следует использовать искусственную гибернацию, внутривенное и внутриартериальное введение жидкостей и крови, искусственную вентиляцию легких и массаж сердца для лечения тяжелого шока. Хотя эту книгу перевели на русский язык сами румыны и там было довольно много грамматических и прочих ошибок, текст читался очень хорошо и сложные вопросы разбирались в книге доступно. Когда я немного освоился с материалом, то до меня дошло, что Румыния абсолютно не заштатная страна социалистического содружества, что она теснейшим образом связана с Западной Европой и более всего с Францией, а уровень развития медицины там весьма высокий. Э.К. говорил мне, что для него эта книга точно такой же учебник, как и для меня и, по-моему, он не притворялся.
Кафедра детской хирургии ЛПМИ во главе с Г.А. Баировым к этому времени обобщила свой 15-летний опыт и впервые на данную тему в СССР выпустила толстую монографию «Хирургия пороков развития у детей». При ее чтении поражало удивительное разнообразие пороков развития самых разных тканей. Книга была написана с оптимизмом, в том смысле, что всё или почти всё, что не совсем удачно создала Природа (Бог – кому как хочется) - исправимо руками человеческими. В начале книги во вводной статье на 17 страницах Э.К. сумел изложить принципы устройства палат интенсивной терапии, проведения предоперационной подготовки, возмещения кровопотери во время операции, ведения послеоперационного периода и даже парентерального питания у детей разного возраста. Это был его первый выход в свет со своими взглядами в фундаментальной монографии. Мы с моим одногруппником Сергеем Придвижкиным совершенно случайно купили по экземпляру этой книги летом 1969г в Великих Луках (там мы в течение месяца проходили сестринскую практику), где она спокойно лежала никому не нужная, а в Ленинграде ее найти в магазине было совершенно невозможно.
Эта сестринская практика прошла весьма удачно, мы много ассистировали на операциях, которые выполнял хирург, работавший в небольшой поселковой больнице, где он был один на все случаи жизни. Я на одной экстренной операции по поводу внематочной беременности даже пытался провести ингаляционный масочный наркоз эфиром, но что-то у меня не заладилось, и хирург выполнил вмешательство под местной анестезией, но я возмещал кровопотерю, собственноручно выполнив внутривенное переливание 2-х флаконов (по 450 мл) средне молекулярного кровезаменителя полиглюкина и большого объема физиологического раствора. Через два дня оперированная женщина уже ходила по коридору, а ведь на стол мы ее взяли с артериальным давлением 75 на 50 мм рт ст и пульсом 135 уд. в 1 мин. Я был чрезвычайно горд практическим применением знаний, почерпнутых из книги «Теория и практика…».
На протяжении учебного года по вечерам я многократно провожал Э.К. после работы домой, он жил в то время в доме-коммуне (Мичуринская улица д.1 – около «Авроры») в многонаселенной коммунальной квартире. По словам его жены Галины Ивановны, соседи в этой квартире жили удивительно дружно и никогда не ссорились. От входа шел длинный коридор, прямо у входных дверей на стенке висел один общий телефон, обширная кухня (каждой семье по 2 конфорки на газовой плите), 2 туалета и ванна. Комната была площадью 18.5 кв. метра, и кровать стояла в небольшом выделенном пространстве за занавеской. Э.К. говорил, что в этой комнате из-за ее размеров он может только лежать. Тем не менее, когда я приходил к нему со своими статистическими данными по водно-солевому равновесию, у меня создавалось впечатление, что я в этот момент - тот единственный человек, которому он рад и чьими делами он готов неторопливо заниматься. Иногда, если был какой-то повод, мы выпивали по рюмке коньяка, Э.К. при этом говорил, что больше нельзя, иначе теряешь работоспособность. Красное или белое вино он пить не мог, потому что отчетливо чувствовал себя плохо даже после небольшого такого возлияния. Несмотря на скромные размеры этой комнаты, периодически в ней собирались друзья семьи Цыбулькиных и тогда там бывало очень тесно и весело.
Эдуард Кузьмич смотрел также и взрослых пациентов. По его словам, в ходе общения они часто задавали ему вопрос: «А вы детский доктор?» Я думаю, что на эту мысль их наталкивала его методика сбора анамнеза. А он это делал неспроста, поскольку информация, касающаяся перинатальных особенностей и в целом периода детского возраста, весьма помогает при постановке диагноза у взрослого и даже просто старого пациента. Вобще в ЛПМИ взрослую патологию преподавали фундаментально, и хороший студент почти автоматически получал знания, которые в дальнейшем мог использовать при работе, как с детьми, так и взрослыми пациентами. Ну, а по высказываниям Э.К. было очевидно, что своей профессией педиатра он был очень доволен и горд.
Семья Э.К. жила весьма скромно. В одну из холодных зим мы как-то вышли с анестезиологического общества и когда стояли, и ждали автобуса, то я обратил внимание, что он одет в осеннюю куртку. «Эдуард Кузьмич, ну как же вы не одели теплое пальто, ведь так холодно!» - вырвалось у меня. Немного нахмурившись, он ответил «Да, у меня его просто нет».
В начале учебного года на четвертом курсе уже на первом же заседании СНО детской хирургии Э.В. Ульрих предложил мне стать председателем СНО и вести заседания. Я долго отказывался, поскольку не мог себя представить в этой роли. Дело в том, что выступать публично для меня было большой мукой. Но потом после двух разговоров с Э.К. я все же согласился попробовать и в результате проработал на этом посту до конца 6-го курса, то есть три года. В результате я научился строить взаимоотношения с людьми и овладел элементарными навыками публичной речи. На этом же четвертом курсе после обсуждения с Э.К. мы с моим другом Сергеем Придвижкиным (который тоже хотел быть хирургом) взялись за работу по ведению послеоперационного периода с использованием оксигенобаротерапии (ОГБТ) у новорожденных, оперированных по поводу врожденной кишечной непроходимости. Работу решили делать на экспериментальных животных. К этому времени на кафедру была доставлена небольшая барокамера цилиндрической формы диаметром около 40 см и длиной около 80 см. Вопрос, где оперировать не стоял - к нашим услугам была кафедральная экспериментальная операционная в акушерском корпусе. Нужно было решить, на каких экспериментальных животных выполнять работу и где их взять. Мы с Сергеем отправились в институтский виварий – довольно мрачное одноэтажное бетонное сооружение, вытянувшееся вдоль границы территории института с железной дорогой. Проходя по коридору вдоль клеток с кроликами, собаками и крысами мы увидели, что нам навстречу идет солидная женщина, которую сопровождают несколько мужчин. Не сообразив, что навстречу идет предыдущий ректор ЛПМИ, и многолетняя заведующая кафедрой патологической физиологии Н.Т. Шутова, я, обращаясь к другу, громко сказал: «А, вот идут наши конкуренты!». Презрительно посмотрев на меня, профессор так же громко парировала: «У меня нет конкурентов!», и прошла мимо. Мы в панике тотчас из вивария убежали и, поразмыслив, вспомнили, что в подвалах детской хирургической клиники водится много кошек, и поэтому решили работать с ними. Сперва это было очень непросто – ловить свободных кошек, но постепенно мы наловчились и в итоге прооперировали около 40 животных, в основном взрослых, а также 8 совсем маленьких котят. На первую операцию мы пригласили супругу Э.К. – хирурга Галину Ивановну, чтобы она показала нам, как нужно осуществлять резекцию участка тонкой кишки и накладывать анастомоз «конец в конец» и «конец в бок». С наркозом тоже были определенные сложности, но мы их тоже преодолели и проводили даже искусственную вентиляцию легких. В послеоперационном периоде внутривенные вливания кошкам мы не осуществляли, а поили их через рот и половине животных проводили повторные сеансы ОГБТ с теми режимами (длительность, величина избыточного давления 100% кислорода), которые в литературе были рекомендованы для новорожденных. Это научное исследование затянулось у нас на 2 года (4 и 5 курсы) и в результате я стал очень уверенно себя чувствовать в обращении с наркозным аппаратом, и мы с другом оба в первом приближении овладели техникой операций на тонкой кишке. Оперированные кошки лежали у нас в экспериментальной операционной, и мы постоянно бегали туда, чтобы ухаживать за ними. В итоге работы нам удалось показать, что сеансы ОГБТ в послеоперационном периоде после резекции тонкой кишки с анастомозом достоверно увеличивает выживаемость экспериментальных животных. В 1970г очередная Всесоюзная конференция СНО по детской хирургии почему-то не состоялась, и мы с Сергеем Придвижкиным поехали с выступлением об ОГБТ только в 1971 в теперь столь печально знаменитый город Донецк. Но, чтобы быть последовательным мне нужно рассказать, чем мы занимались в СНО на протяжении четвертого курса.
Для меня логическим продолжением работы об эффективном восполнении кровопотери на операциях у новорожденных было желание разобраться в методах использования различных кровезаменителей. Тема оказалась колоссальной по широте и важности в хирургии и травматологии. Опираясь на различные отечественные и иностранные литературные источники мне удалось написать обзор, достаточно полно отражающий современное состояние вопроса. Эта работа, естественно, делалась прежде всего для самого себя, потому что первоначально я даже отдаленно не представлял несколько сложно и многозначно понятие «кровезаменители». В моем представлении истинной и полноценной кровозамещающей жидкостью могла быть только донорская кровь, и желательно еще теплая. На самом же деле оказалось все не так и намного сложнее. Оказалось, что именно средне- и низкомолекулярные кровезаменители создавали в сосудистом русле полноценные реологические соотношения, в результате чего не нарушалась микроциркуляция, а бригаде врачей в составе хирургов, анестезиолога, трансфузиолога и коагулолога удавалось контролировать объем циркулирующей крови, предотвращая геморрагический шок или с успехом заниматься лечением уже возникшего травматического шока.
Я выступил с этим сообщением на заседании нашего кружка СНО и, как всегда, самым сложным оказалось отвечать на вопросы. Владимир Баиров, сын заведующего кафедрой спросил: «А что все - таки такое шок, ведь, из того, что вы рассказали нам мне так и осталось неясной суть этого процесса или состояния?». Я растерялся, поскольку в начале сообщения я дал определение шока и если оно осталось непонятным, то что мне делать – повторить еще раз? Справившись с волнением, я решил сослаться на Н.И. Пирогова и своими словами, приблизительно воспроизвел его определение: «С оторванной ногой лежит такой окоченелый на перевязочном пункте неподвижно…, он не кричит, ничего не требует, тело его холодно, лицо бледно, как у трупа; взгляд неподвижен…, пульс как нитка…, дыхание тоже едва приметно…» Я, естественно, не ответил на вопрос, но во всяком случае как-то отбился. Этот доклад о кровезаменителях и о их применении при терапии геморрагического шока был весьма важен для меня, и в дальнейшем я все время интересовался проблемами эффективного крововосполнения, а, работая в хирургической клинике НИИ гематологии и переливания крови защитил диссертацию по восполнению операционной кровопотери, разделенной на фракции (плазма + эритроциты) аутологичной кровью, в сочетании с кровезаменителями.
При выполнении работы по оксигенобаротерапии в послеоперационном периоде и изучая литературу по данному вопросу мы с Сергеем Придвижкиным столкнулись с проблемой токсичного воздействия повышенного давления чистого кислорода на ткани организма, прежде всего на альвеолярную ткань в легких и сетчатку глаза у новорожденных детей. Чтобы доказать, что использованные нами режимы ОГБТ не оказывали существенного токсического воздействия на упомянутые ткани, пришлось сделать целый ряд гистологических исследований совместно с кафедрой патологической анатомии. В целом работа получилась очень интересная и докладывая о ней на заседании СНО по детской хирургии, я чувствовал себя уже несколько увереннее, чем год или два назад.
На третьем курсе у меня никаких сомнений не было, что я стану хирургом, и я прилагал все усилия, чтобы стать полноценным специалистом. Но информационный «яд», который по капле вливал в меня Эдуард Кузьмич, начал постепенно колебать мою решимость, и я все в большей степени стал склоняться в своем выборе в пользу анестезиологии и реаниматологии. Такие колебания продолжались на протяжении 4-го и 5-го курсов, и к концу пятого я уже был абсолютно уверен, что мое призвание – анестезиология.
В Донецк в апреле 1971г мы поехали вместе с Сергеем Придвижкиным. Это был удивительно красивый город, в котором дома сложены из белого камня В районах шахт по периферии города располагались хорошо видные с самолета еще не засаженные растениями дымящиеся терриконы в виде вулканических сопок. Доклад мы сделали удачно и также были награждены грамотой. В виде культурной программы нам было предложено на выбор посещение шахты или пивоваренного завода. Я выбрал завод и проиграл, поскольку смотреть на чаны с суслом было совершенно неинтересно, а выпить дали только по одной бутылке жигулевского пива. Те же, кто отправился в шахту, и Сергей в том числе, получили истинное удовольствие, поскольку их одели в соответствующую одежду, опустили и подняли в настоящей клети и показали действующие угольные выработки.
Эдуард Владимирович Ульрих со студентами на конференции в Донецке в 1971г
Оставшееся время на пятом курсе было посвящено интриге с поступлением в субординатуру по детской хирургии. Дело в том, что ранее на шестом курсе такой специализации не существовало, и Гирей Алиевич добился, чтобы у него на кафедре (не знаю – может быть и в других медицинских ВУЗах) с 1971/72г это стало реальностью. Возник вопрос, по каким критериям и кого конкретно брать в эту субординатуру. Набранные студенты 6 курса должны были на протяжении целого года заниматься только хирургией, преимущественно детской, но также немного и взрослой. Далее, они не должны были отстать от прочих однокурсников в своих знаниях по педиатрии, успешно сдать выпускные экзамены по следующим дисциплинам:
и получить общий диплом, как и все выпускники по специальности: педиатрия.
Для меня лично казалось трагедией, что моя кандидатура не проходит, поскольку к шестому курсу я не скрывал, что собираюсь стать анестезиологом, а данная субординатура предполагала специализацию именно по детской хирургии. Сложившаяся ситуация была интересна с психологической точки зрения, поскольку подразумевала, что среди принимающих решение лиц у меня были недруги, но таковых я при всем желании на кафедре детской хирургии не видел. В конечном итоге, как мне рассказывал Э.К., его мнение возобладало и меня в субординатуру взяли, а общий перечень счастливцев был следующий:
Я перечислил все возможные версии, которые тогда крутились на устах, но сами студенты, попавшие в ряды счастливцев, друг к другу не испытывали никакого негативизма и вместе дружно работали-учились.
Итак, мы перешли на 6 курс и стали учиться в субординатуре. Руководила нашей группой Валентина Дмитриевна Тихомирова, доцент кафедры. На кафедре детской хирургии действовало четко установленное профессором Г.А. Баировым иерархическое правило – кто и какие плановые и экстренные операции должен выполнять. Сам профессор был всеядным и оперировал все. Н.С. Манкина оперировала тонкую кишку, толстой кишкой занимался Е.А. Островский, ортопедией А.Л. Капитанаки, мастерски реконструировал грудную клетку при воронкообразной деформации И.А. Маршев, травму преимущественно лечили Э.В. Ульрих и А.И. Горенштейн, но вообще эти два хирурга оперировали «все», урологических больных оперировала Е.А. Остропольская, спинномозговые грыжи – К.Л. Дрейер. Валентина Дмитриевна Тихомирова могла делать операции всех видов, но чаще она оперировала легкие и пищевод.
При общении нас, как начинающих докторов, руководительница группы не унижала, но как-то на аудиторном занятии стала спрашивать анатомо-топографические детали, касающиеся операций при паховом грыжесечении. Вот тут-то и оказалось, что никто из нас этих деталей не знает. Мы долго со стыдом выслушивали нотации, а потом преподаватель в раздражении прекратила занятие и ушла. Да, топографическую анатомию она знала блестяще и потом возглавляла эту кафедру. Тем не менее, у меня лично с В. Д.Тихомировой отношения были хорошие, а ведь живой, человеческий контакт при овладении секретами любой профессии имеет колоссальное значение, поэтому я ей чрезвычайно благодарен за всегда дружественное отношение и готовность отвечать на любые профессиональные (и не только!) вопросы.
Валентина Дмитриевна Тихомирова в 1972г.
Рабочий день у нас складывался следующим образом – общеврачебная конференция начиналась в III-ей аудитории в 9 часов. Мы приходили раньше, я обычно в 8.15 и смотрел своих больных, которых на курации у меня было 3-4-5. В 9.00 все шли на конференцию, где как раз дежурившие субординаторы докладывали о проделанной работе за сутки, о принятых и оперированных больных за время дежурства. На возникающие вопросы пытались отвечать они же и если ответы были неудовлетворительные, то в разговор вступали дежурившие доктора. Этот утренний отчет был важнейшей деталью дежурства. Потом участвующие в операциях шли в операционную, другие к своим больным, смотрели их, делали перевязки. В операционный день операции шли, как правило до 15-16, но иногда затягивались и позже. В не операционные дни проходил еженедельный обход заведующего отделением или профессора (или доцента), в эти же дни бывали аудиторные занятия по определенному плану. Я хронически ничего не успевал и заканчивал работу со своими больными не раньше шести вечера. Мои товарищи как-то все это делали, как правило, быстрее. Два раза в неделю я точно оставался на ночное дежурство уже здесь на кафедре, и после бессонной ночи (а дежурства крайне редко были спокойными), стоять на операции и вообще что-либо делать было очень трудно. Ценнейшим обстоятельством было то, что помощь советом и делом можно было во всех случаях получить очень быстро, потому что все участники процесса были в равной степени заинтересованы в успехе дела. На протяжении моей врачебной карьеры мне пришлось работать суммарно 12 лет в 4-х хирургических отделениях и помощь товарищу (и тем самым больному) была абсолютно доминирующим трендом. Что касается взаимоотношений между подчиненными (а я всегда был лечащим врачом, то есть самым ответственным и подчиненным) и руководителями, то первые всегда старались максимально хорошо выполнять свое дело, а начальники никогда не устраивали публичных разносов и нотации читали строго наедине.
Помимо ежедневной дневной и ночной работы надо было обязательно посещать ежемесячные заседания детского хирургического общества, заседания кружка СНО, и мы с Э.К. всегда еще ходили в ГИДУВ (Государственный институт для усовершенствования врачей) на заседания взрослого анестезиологического общества.
На протяжении года субординатуры, согласно плану занятий, мы должны были познакомиться с патологией тех пациентов, которые поступали в кафедральные отделения (ортопедические, урологические, травматологические, гнойно-хирургические пациенты, а также новорожденные и дети более старшего возраста с пороками развития). Кроме того, у нас были цикл занятий по нейрохирургии в больнице им Раухфуса (большая детская больница, построенная специально именно как детский многопрофильный стационар), и занятия по детской онкологии в НИИ им Н.Н. Петрова в Песочной. Ознакомление с различными направлениями современной детской хирургии вселяли удивительную уверенность, что наделенные специальными знаниями и объединенные желанием хорошо работать люди могут очень многое. Внутри каждого из нас складывалось аргументированное впечатление, что неудачи в работе с больными, конечно, неизбежны, но они обусловлены тяжелым стечением обстоятельств или изначально ситуациями, слабо совместимыми с жизнью. Когда я поехал на периферию, то очень быстро понял, что на кафедре детской хирургии ЛПМИ работали люди высочайшей квалификации и именно с этим были связаны столь впечатляющие результаты. Но это совершенно не значит, что на периферии (я работал во Владивостоке и в Череповце Вологодской области) доктора были бездельники и пьяницы, совсем нет, но успех в лечении хирургических пациентов складывается из множества составляющих и в ЛПМИ, вероятно, все эти элементы присутствовали.
Группа субординаторов по детской хирургии в 1972г.
Кроме того, еще нужно было не забывать и про педиатрию, ведь, нам следовало успешно сдать государственный экзамен по педиатрии. С этой целью в апреле-мае 1972г нам читали лекции по педиатрии и с нами проводили семинарские занятия также в виде лекций с ответами на вопросы, чтобы дать нам хотя бы отчасти те знания, что получают на занятиях по педиатрии шестикурсники. Я все записывал, но скорее мне было нужно внимательно слушать, чтобы помимо конкретной фактологический информации воспринять философию, методологию работы с больными детьми и основы взаимоотношений между педиатрами и хирургами при совместном ведении хирургических больных. В хирургических клиниках ЛПМИ детей смотрели педиатры, которые были прикреплены к этим отделениям и обладали или накапливали опыт работы именно с этим контингентом. Хирурги в этом отношении были в какой-то степени избалованы, и я не раз слышал, как они мне, например, говорили: «А, здесь, вероятно, начинается пневмония, быстро пригласи педиатра, он все назначит». Э.К. в то время мне часто повторял, что в своей работе на кафедре детской хирургии он все в большей степени сдвигается от анестезиологии к интенсивной терапии и выхаживанию послеоперационных больных, то есть к педиатрической работе и именно это поле деятельности стало в дальнейшим для него основным. Но я тогда его плохо понимал, так как сам хотел быть анестезиологом, и эта область знаний представлялась мне тогда безбрежным информационным полем, где (по моему тогдашнему мнению) педиатрия занимала совсем скромное место.
1972г. Владимир Баиров и Игорь Шведовченко в операционной на кафедре топографической анатомии делают на собаке резекцию желудка по Бильрот 1.
В одну телегу впрячь не можно коня (практику) и трепетную лань (науку). Наукой на 6-м курсе я не занимался, а полностью отдался практической работе, поставив перед собой цель сразу после окончания института суметь работать ответственно и самостоятельно, т.е. чтобы меня могли ставить анестезиологом на дежурства. С этой целью с августа перед 6-м курсом я пошел работать медбратом в больницу им. Куйбышева в анестезиологическое отделение. В месяц я дежурил примерно 6 раз с 18.00 до 7.30 утра и помимо зарабатывания денег и начала официальной работы по трудовой книжке я научился давать масочный и интубационный наркоз взрослым больным, а кроме того, достаточно часто приходилось дежурить в палате интенсивной терапии (она называлась «шоковая»). В работе анестезиолога большое значение имеет ручная умелость, хотя в сравнении с хирургами деятельность руками носит совершенно иной характер. Надо хорошо представлять, как устроена анестезиологическая аппаратура и уметь быстро исправлять простейшие неполадки, которые могут возникнуть на операции. Нужно уметь легко, быстро и нетравматично интубировать самых разных пациентов в самых неудобных и осложненных ситуациях. Нужно уметь колоть в самые отвратительные вены и при невозможности осуществить венепункцию, быстро попросить хирургов или самостоятельно сделать венесекцию. В период моего пребывания в субординатуре на кафедре получила распространение катетеризация подключичной вены по Сельдингеру. В течение года я только смотрел, как некоторые хирурги и анестезиологи делали эту манипуляцию у детей самого разного возраста, но сам ни разу не пробовал (то есть мне не давали, поскольку дело это очень тонкое). Приехав после института во Владивосток, я сразу начал успешно делать эту процедуру у всех детей, начиная с новорожденных. То же произошло в отношении другой манипуляции - перидуральной анестезии. В 1925г вышла книга С.С. Юдина «Спинномозговая анестезия», которая способствовала широкому распространению этого вида обезболивания в СССР. При спинномозговой анестезии анестетик иглой вводят непосредственно в спинномозговое пространство (прокалывая твердую мозговую оболочку). Дальнейшим развитием регионарной анестезии стала эпидуральная или перидуральная анестезия, когда анестетик вводят через тонкий катетер в эпидуральное (рядом с твердой мозговой оболочкой, не повреждая последней) пространство. На кафедре детской хирургии была защищена диссертацию по проведению перидуральной анестезии у новорожденных с целью лечения и профилактики послеоперационного пареза кишечника. Диссертантом был Давид Парнес, очень эмоциональный доктор-анестезиолог, который с удовольствием все показывал и даже дал мне один раз выполнить эту процедуру у ребенка в возрасте до года. Опять же приехав после института во Владивосток, я стал широко применять эту процедуру и, хотя в определенном проценте случаев эффективность ее была сомнительна, но серьезных осложнений у меня не было ни разу. Э.К. все перечисленное делал виртуозно и в том числе потрясающе колол в вену головы новорожденных. Этого у меня не получалось никогда, видимо, для такой манипуляции нужна особая ручная умелость. Итак, к концу 6-го курса я уже мог самостоятельно выполнять обязанности врача-анестезиолога, как у детей, так и со взрослыми больными, а также работать в палате интенсивной терапии или в послеоперационной палате.
Возник вопрос, куда мне отправляться на работу после окончания института. Поиск будущего места работы я начал с сентября 6-го курса, а поскольку я всегда любил путешествовать, то решил за государственный счет поехать как можно дальше. Я написал в Магаданскую областную больницу и в больницу города Петропавловск-Камчатский с вопросом о вакансии места детского анестезиолога, откуда через некоторое время мне пришли негативные ответы. Потом я как-то разговорился с одним молодым доктором, который окончил ЛПМИ в прошлом году и зацепился где-то в Ленинграде. Он сообщил мне, что во Владивостоке на кафедре детской хирургии (зав. кафедрой проф. А.П. Шапкина) точно нужен детский анестезиолог. Я написал туда и Э.К. приложил к моему письму мою положительную профессиональную и человеческую характеристику, и мне быстро пришел положительный ответ. Таким образом я нашел для себя место работы по моей будущей специальности, и одновременно удовлетворил страсть к перемещению в пространстве.
Состояние здоровья Эдуарда Кузьмича по его основному заболеванию – недостаточности кровообращения из-за не до конца устраненного врожденного порока сердца – естественно, не было неизменным. Но, во всяком случае, в период моего студенчества я от него на эту тему никаких жалоб и вообще слов не слышал. Я иногда видел, как он быстро шел по коридору хирургической клиники, но потом, остановившись, долго тяжело дышал и приходил в себя. Цыбулькины купили дачный участок в Синявино, поставили там небольшой домик, и ездили туда в летнее время, занимаясь хозяйством. Как-то в июне 1971г я поехал с ними. Дорога была сложная – сперва до Петрокрепости на поезде, потом переход через Неву на судне под названием «Иван Тургенев», потом до Синявино на автобусе и, наконец, еще около 500 метров через болото пешком. Так вот переход через болото давался Э.К. особенно тяжело - он еле волочил ноги, дышал со свистом и цвет кожи стал просто фиолетовым. Мы с ним несколько раз останавливались, и он признался, что к этому болоту он заранее морально готовится, чтобы физически его преодолеть. Я никогда раньше не видел, чтобы он так плохо выглядел. Но в привычной обстановке – на работе, дома в тот период его состояние и настроение были всегда ровные и низменные.
Комментарий В.А. Любименко: Конечно, с годами состояние его здоровья ухудшалось, но удивительным образом при необходимости посмотреть пациента он собирался с силами и ехал на другой конец города. Жалоб от него я никогда не слышал и, начав осматривать ребенка, Цыбулькин никогда не оставлял дело на середине.
Глава (голова) и шея семьи. Весной 1972г у Эдуарда Кузьмича еще родилась дочь Катя, а мальчику Илье к этому времени уже было 10 лет. Дети были здоровыми и внешне очень похожи на мать – Галину Ивановну. Я как-то сказал Э.К. в шутку «Вы знаете, глядя на ваших детей складывается такое ощущение, что вы совершенно не участвовали в процессе – все 100% генетической информации вложила Галина Ивановна». Смеясь, Э. К. со мной согласился. Галина Ивановна всегда была альфой и омегой его счастья. Тогда и в дальнейшей жизни я многократно убеждался, что даже самый разносторонне развитый человек не может знать все и на эффективном уровне осуществлять все виды деятельности. Эдуард Кузьмич гораздо хуже ориентировался в бытовых, чем в профессиональных вопросах и, вероятно, по умолчанию с гораздо большим успехом ими занималась его супруга. С Мичуринской улицы потом они переехали на Среднюю Охту и после открытия 1–й детской городской больницы переезды через весь город они стали делать на «Жигулях», которые водила Галина Ивановна. Много-много раз повторялась одна и та же сцена, когда я приходил к Э.К. домой, мы с ним обсуждали какой-то вопрос и упирались в логический или межличностный тупик. В этих случаях он звал Галину Ивановну, и она всегда с неизменным сиюминутным и последующим успехом давала советы по преодолению возникших сложностей. Нет, женский ум – это в психологическом отношении совершенно уникальное и отличное от мужского ума образование, вот поэтому так нужны полные семьи. Буквально с первой нашей встречи у Цыбулькиных дома установился своеобразный ритуал – провожая меня и стоя на пороге Эдуард Кузьмич с чувством говорил: «Юра, не женись!». Наверное, от частого повторения, безусловно, верная на том этапе мысль, как-то затерлась и в середине 6-го курса я женился. В качестве подарка Галина Ивановна вручила мне толстый стихотворный сборник под названием «Песни любви» и предупредила, что от этой книги рождаются дети, и, действительно, с ее легкой руки у меня появилось 4 официальных детей. Но я опять забежал далеко вперед.
Что выросло. Весной 1972г Всесоюзная конференция кружков СНО по детской хирургии состоялась в Риге. Мне было нечего представлять на конференции и Э.К. меня спросил – хочу ли я, чтобы он написал за меня доклад, с которым я бы мог там выступить. Но мне эта идея не понравилась. Тем временем стало известно, что, вложив свои деньги, любой член СНО детской хирургии может поехать на эту конференцию. Студентов набралось довольно много и к моему удивлению, некоторые члены нашей группы субординаторов также подготовили доклады – видимо, в этом отношении они были в большей степени организованы чем, я или иным образом расставили приоритеты.
Что в конечном итоге получилось из субординаторов нашей хирургической группы:
1.Владимир Баиров – профессор кафедры детской хирургии СЗ федерального МИЦ.
2.Сергей Придвижкин – зам. директора по мед. вопросам СПб детского хосписа.
3. Дмитрий Волков – работал детским онкологом в Песочной, на встрече однокурсников в ЛПМИ в 2012г у него, к сожалению, была картина перенесенного инсульта (гемиплегия), не работает.
4.Татьяна Сунцова – она приезжала в НИИ гематологии защищать кандидатскую диссертацию по трансфузиологии в 1982г, и я на ее защите показывал слайды.
5.Игорь Шведовченко – директор НИИ реабилитации им Альбрехта.
6.Андрей Краснов – зав. клиники патологии т/б суставов в НИИ им. Турнера.
7.Леонид Шмерев – работал судовым врачом, плавал по всем морям и океанам, умер примерно в 1995г.
8.Михаил Дудин – главный врач СПб восстановительного центра детской ортопедии «Огонек».
9.Андрей Пинаев – работал хирургом, умер примерно в 2005г.
10.Мохаммед Бекри – нет информации.
11. Римас Самас – нет информации.
12.Парень из профсоюза – нет информации.
13. Георгий Лапис – работаю неврологом в медицинском центре.
14. Яков Гелин – уехал в США примерно в 1995г.
Доктора на кафедре детской хирургии
Баиров Гирей Алиевич*(1922-1999гг) – на протяжении первого года работы на кафедре я видел профессора только на первом заседании кружка СНО и во время заседаний Общества детских хирургов, где он неизменно вел собрание. Написав вместе с Э.К. первую статью, мы пошли в кабинет профессора ее показывать. Он как раз оказался свободен, просмотрел напечатанный текст, сократил его, посоветовал поменять некоторые выражения и добавил еще один вывод. На все это ушло не более 5 минут. Я был поражен скоростью его работы со статьей, которую мы с Э.К. писали дней 10. На 6-м курсе я его видел почти ежедневно на утренней конференции, потом в операционной, а также на заседаниях Общества. Лекции он читал очень интересно, понятно, уделяя львиную долю внимания диагностике заболеваний, поскольку перед ним в аудитории сидели в будущем доктора разных специальностей, но все – педиатры. И он не переставал повторять, что детский хирург - это прежде всего – педиатр. На выездных конференциях он всегда держался очень просто, много шутил, но я всегда воспринимал его только как выдающегося человека, способного совершать уникальную работу, почти всем остальным недоступную. На 6-м курсе я несколько раз участвовал в крупных операциях, где основным хирургом был Г. А. Баиров, а я – третьим ассистентом. Движения его рук были быстрые, уверенные и безошибочные. А.И. Горенштейн, много оперировавший с шефом, свидетельствовал, что у себя в клинике профессор никогда никому не ассистировал и в этом видел один из важных недостатков школы Баирова. Этому Горенштейн противопоставлял опыт гарвардской хирургической школы, где принцип обучения следующий: «Первую операцию ты мне помогаешь, вторую – я тебе, а третью ты делаешь без меня». Во время обучения в субординатуре (и потом еще очень долго) я сильно страдал от своей неуверенности, когда в работе с больными нужно было постоянно принимать ответственные решения – ведь ежеминутно к старшим товарищам не набегаешься и, даже будучи субординатором, нужно действовать самостоятельно. В конце 6-го курса уже после успешной сдачи государственного экзамена по детской хирургии Гирей Алиевич пригласил всю нашу группу к себе домой «на пельмени». Готовил он их действительно очень вкусно и, когда оказалось, что мы с ним сидим за столом рядом, я набрался смелости и спросил его, не испытывал ли и он когда-то раньше в работе с больными вот такого же чувства неуверенности, как и я? Посмотрев на меня внимательно, он улыбнулся и сказал, что сам он избавился от этого ощущения где-то лет к 40 и то не полностью, правда, теперь это объясняется все более сложными задачами, которые он перед собой ставит. «А в твоем возрасте все дело в новизне клинических ситуаций, - нужно набраться клинического опыта и тогда чувство неуверенности станет менее острым».
Гирей Алиевич Баиров на операции в 1972г
Любименко Вячеслав Андреевич –Я много с ним дежурил, и он не только брал меня ассистентом, но и позволял выполнять элементы операции – например, наложить кисетный шов на слепую кишку после аппендэктомии, ну, и, конечно, зашить рану. Всегда к нему можно было прийти с любым вопросом, и он изо всех сил старался помочь.
На хирургии первой и второй
У новородков я менял бахилы –
Вот там мы познакомились с тобой,
Свои впервые я там понял силы.
Горенштейн Аркадий Исаакович(1941-2013гг) – он был человеком неиссякаемого оптимизма, и работал с пациентами – в палате, в перевязочной, в операционной – удивительно быстро, качественно и буквально не делая ни одного лишнего движения. Он трудился на II-м (травматологическом) отделении, защитил диссертацию по переломам Монтеджи (перелом верхней трети локтевой кости с вывихом головки лучевой), и я научился у него технике гипсования и в целом обращению с травмированными больными. Он помог мне поменять место работы после возвращения с Дальнего Востока и с его легкой руки я 2.5 года отработал детским хирургом в г. Череповце, где многому научился. В 1978 году он уехал в Израиль, где сделал карьеру и стал одним из ведущих детских хирургов страны. Увы, недавно он умер, потому что не придал значения появлению опухоли на коже спины, которая оказалась меланомой и громко заявила о себе уже на IV стадии процесса. Я так и не поблагодарил его за командировку в Вологодскую область.
Когда А.И. Горенштейн уехал в Израиль, я работал на периферии, но вернувшись и затронув эту тему с Э.К. я от него услышал: «Юра, можно я не буду это комментировать?». В 1978г вопрос этот вопрос был действительно болезненным, и я больше к нему не возвращался. Ну, а своей жизнью и деятельностью Эдуард Кузьмич на мой вопрос ответил исчерпывающе.
Веревитина Татьяна Петровна – заведовала 3-м (гнойно-хирургическим) отделением и была предельно строга с субординаторами. Больные, которых мы у нее курировали, должны были быть полностью «вылизаны», а именно-лежать на чистых простынях, с вовремя сделанными перевязками. Она действительно обладала неординарными организаторскими способностями и потом долго работала начмедом клинической больницы ЛПМИ. В здании 3-го хирургического отделения первоначально был детский сад для детей сотрудников института, а где-то с 1969г его отремонтировали и превратили в 3-е х. о.
Кирилл Владимирович Грищенко (умер в 2014г) – человек очень высокого роста и с большой экспрессией при общении, с которым было замечательно дежурить – он очень много разрешал делать самостоятельно и все объяснял, объяснял… Мы с ним нашли еще общий язык и часто ходили вместе по магазинам старой книги и книжным ярмаркам. В период перестройки – работая зав. хирургическим отделением – он удивительно много сделал для клиники в такое сложное время.
Ульрих Эдуард Владимирович – в описываемое время занимал должность ассистента кафедры детской хирургии, в 1967г защитил кандидатскую диссертацию по лечению травматических повреждений костей верхних конечностей у детей. Слушать его объяснения по тактике терапии пациентов с травмой и чтению рентгенограмм было истинным наслаждением. А в свободные минуты он часто рассказывал о своей работе хирургом в Архангельской области и приключениях во время езды на мотоцикле. Дежуря с ним, я убеждался, что он может оперировать все, а с 70-х годов Эдуард Владимирович сконцентрировал свое внимание на хирургии позвоночника и сейчас имя профессора Ульриха хорошо известно, как специалистам в этой области знаний, так и заинтересованным родителям.
Канаева Майя Александровна – она была создателем и заведующей первого в Ленинграде отделения детской анестезиологии и реанимации и именно ей довелось впервые овладевать искусством проводить обезболивания при сложнейших операциях на грудной и брюшной полости у новорожденных, а потом выхаживать их в послеоперационном периоде. Она была учителем Э.К. в анестезиологии, и он относился к ней с колоссальным уважением. Работая с экспериментальными животными, мы обсуждали с ней вариант обезболивания и ее совет использовать эфирный интубационный наркоз оказался удачным во всех отношениях.
Майя Александровна Канаева в 1968г
Гордеев Владимир Ильич*– в то время он тоже работал анестезиологом в академической группе профессора Г.А. Баирова. Наша двухлетняя работа с оксигенобаротерапией была выполнена в значительной степени благодаря его постоянной организационной помощи. В целом к студентам-сновцам в ЛПМИ относились хорошо, но нам нужно было делать рентгенограммы легких нашим кошкам в приемном покое, нужно было приготовить патологоанатомические препараты на соответствующей кафедре, а потом их описать – и все это нам помогал сделать Владимир Ильич. Потом я понял, почему он был так терпелив с нами, поскольку вторым важнейшим делом в его жизни была и есть педагогическая работа с подростками, страдающими девиантным поведением.
Стихотворения, посвященные ЛПМИ и Э.К. Цыбулькину:
Стихотворение «Литовская, 2» написано в 1999г, и в нем я возвратился в студенческие годы. Докторов, чьи имена я упоминаю, я воспринимал почти исключительно как лекторов, которые сообщали с кафедры определенную информацию, которую мне было необходимо усвоить, потом сдать зачеты, экзамены и т.д. О масштабах их личностей (научных, социальных, гражданских) я имел самое отдаленное представление или вообще ничего не знал. Между тем А.Г. Кнорре знал три европейских языка, любил поэзию, сам написал в прекрасных стихах шуточную «Гистологическую азбуку». А.Ф. Тур в 1930г взял ассистентом на кафедру «врага народа» Абезгауза, в 1949г публично защищал арестованную по «Ленинградскому делу» ректора ЛПМИ Ю. А. Менделеву, в 1950г взял к себе на кафедру Л.А. Орбели – в те годы так себя вели только исключительно мужественные люди.
Литовская, 2
…Шесть лет шквал лекций и сомнений
Незримо шел на нас волной,
Вот галерея лиц и мнений,
У каждого сей список свой.
Вы помните, как электроны,
Ловил на сцене Куленок1?
В кого он был тогда влюбленным,
Как этот миг от нас далек!
А Кнорре2 аппарат для слуха
На сцене сразу отключал;
И голосом, звучавшим глухо.
О тканях нам повествовал.
Шпиленя3, плавающий мелко,
Так биологию давал,
Что про Вавилова с Лысенко
Вообще ни слова не сказал.
Баиров, здраво говорящий,
Анатом, великан Маргорин4
Тур5, постепенно уходящий,
И рассудительный Коровин6.
Был Цинзерлинг7– классификатор,
А физик наш - увы, потатор.
В больнице, сидя за решеткой,
Свое дыханье я таил,
Исаеву 8 внимая четко-
Он про УО нам говорил.
Когда ж Никифоров9 - невролог
Про аневризмы нам вещал,
То каждый понимал, как долог,
И краток срок, что бог нам дал.
И несравненный Воронцов10,
Оригинально выступавший,
Легко и просто объяснявший,
Как калий, магний, натрий, хлор,
Затеяв меж собою спор,
Взаимодействуя друг с другом,
Прокладывают путь недугам.
Но врач способен все понять,
И повернуть болезнь вспять,
Коль он на лекциях не спал,
И жадно лектору внимал.
Но лектор, он ведь там - на сцене,
Источник поклонений, тень,
А нужен человек, чьих мнений
Вам не хватает каждый день.
«Учитель, перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени!»
Как верно отмечал Некрасов,
Но я хочу вот так сказать:
Учитель лучше всех запасов,
Но только как его сыскать?
А я нашел и вот мой клич -
Цыбулькин Эдуард Кузьмич!
Но, чтобы знанья проглотить,
С умом их следует сварить.
Как Зевс Афину в голове,
Идеи вы несли в себе,
И разделили между нами
Столь многими учениками…
1- Доцент Куленок (не помню, как его звали по имени и отчеству), объясняя нам, в частности, что такое спин элементарных частиц, быстро, несмотря на солидный возраст, перемещался по сцене и кричал: «Смотрите, я – электрон!».
2- А.Г. Кнорре – чл.-кор. заведующий кафедрой гистологии и эмбриологии в 1955-1981гг. Гистология - это чудовищно сложный предмет для изучения. И, получив от академика на экзамене «твердую тройку», я успехом пользуюсь полученными знаниями всю жизнь.
3- С.Е. Шпиленя – проф. заведующий кафедрой биологии в 1963-1993гг. Лекции читал превосходно, очень много рассказывал именно об истории биологии, но про судьбу генетики в СССР не сказал ни слова. Мы – студенты в аудитории на такое умолчание никак не реагировали, просто слушали и все. Мне говорил один биолог - студент того времени на биофаке ЛГУ, что у них этот номер бы не прошел и такого лектора они бы вынесли из аудитории. Тут дело вот в чем. В школьном учебнике «Биология», по которому я учился в 10-м классе (1965/66гг) основы генетики, цитологии и дарвинизма излагались в духе положений Т.Д. Лысенко и «мичуринской биологии». В 10-м классе моя голова была занята подготовкой к вступительным экзаменам в медицинский ВУЗ по дисциплинам «химия», «физика» и «сочинение» и никаких крамольных мыслей по биологическим темам у меня не возникало.
Комментарий Н.П. Шабалова: Профессор Шпиленя С.Е. в большей степени был коммунистом и военным, чем биологом, поэтому ничего удивительного, что, читая курс лекций по биологии в 1966-67гг, он ничего не говорил про взаимоотношения между Н. Вавиловым и Т. Лысенко и историю, приключившуюся с генетикой в СССР.
4- Е.М. Маргорин – проф., заведующий кафедрой оперативной хирургии с 1955 по 1982гг.
5- А.Ф. Тур – академик, зав. кафедрой госпитальной педиатрии с 1939 по 1974гг. В мои студенческие годы как лектор Александр Федорович уступал своим более молодым сотрудникам.
6- А.М. Коровин – в то время доцент на кафедре нервных болезней.
7- А.В. Цинзерлинг – профессор, зав. кафедрой патологической анатомии в 1965-1992гг. Рассказывая об опухолях, он делал особый акцент, повышая голос, на названии ткани и я до сих пор слышу его голос, который произносит: «аденокарцинома».
8- Д.Н. Исаев – в то время доцент на кафедре психиатрии. В СССР (России) в детских психиатрических стационарах - тюремный режим. УО-умственная отсталость.
9- Б.М. Никифоров – в это время доцент на кафедре нервных болезней, заведовал нейрохирургическим отделением в б-це им. Куйбышева.
10- И.М. Воронцов – сперва доцент и вскоре зав. кафедрой пропедевтики детских болезней. Записывать его лекции было сложно, потому что ты постоянно заслушивался и его речь буквально завораживала.
ХХХ
Я Вас впервые увидал на СНО
Конечно же по детской хирургии,
И сразу понял для себя одно –
Другого мне не нужно в этом мире.
В единый образ для меня слились
Лицо и кафедра – запали в душу;
Дежурства бесконечные вились,
А я за Вами шел и слушал, слушал.
Наверно, у других учителей
Талант искрится, льется через край.
Он зажигает множество людей,
Они горят, потом уходят вдаль.
Но вот, Учитель, после встречи с Вами
Я точно помню это ощущенье:
Иду, а у меня перед глазами
От Ваших планов головокруженье.
Отчасти нам все это удалось,
Хоть вместе не работали ни дня,
Но Вы мне дали принципы, авось,
Сумеет…да, не стыдно за меня.
Когда супруга Ваша протянула
Мне книгу с песнями, что будят жар,
Она сказала, а не намекнула,
К каким последствиям приводит этот дар.
Так и случилось – дети родились,
Почти из каждой строчки по ребенку.
Так дополнительно переплелись
Желанья, мысли, действия, пеленки.
Читая Ваши книги, ощущаешь
Ваш голос, теплоту, подход и пыл;
Как будто бы за Вами наблюдаешь
И видишь – нет, недуг Вас не сломил.
Вы здесь, Вы с нами остаетесь быть,
Слова написаны, а вместе с ними мы
Поможем людям – и, оставшись жить,
Они не будут знать, что жили Вы.
Life is a choice… (Жизнь – это выбор…)
Учитель, мне приятно Вам сказать:
Старанья Ваши были не напрасны,
Не вдруг, но Вы сумели передать
Мне принципы, и если жизнь прекрасной
Не стала после этого сполна,
То, что есть жизнь и что такое счастье –
На эту тему лишь испив вина,
Пожалуй, лучше говорить в ненастье.
Нефроны, водно-солевой обмен,
Клубочки и канальцевый сегмент –
Весь этот мир открылся для меня
От Вас и только Вам благодаря.
Ответный дар хотел бы поднести,
Как много мне для этого пришлось пройти.
«Наполеоновские планы». Я хорошо помню, как при посещении с Э.К. заседаний общества анестезиологов Ленинграда, которые проходили в ГИДУВ’е, и слушая главного анестезиолога-реаниматолога В.Л. Ваневского, который крайне интересно вел собрания, я неоднократно думал, что Э.К. делает аналогичные вещи у детей, и решает проблемы, свойственные разным возрастным группам. Но в разговоре со мной Учитель не останавливался на своих организационных мыслях в масштабах города и даже всей страны. Хотя именно в это время непосредственно заинтересованными лицами формулировались следующие планы:
1. В 1968г в Ленинграде серьезно заговорили о нужде в современной многопрофильной детской больнице. После открытия доктором Раухфусом в СПб в 1869г образцовой детской городской больницы (ДГБ № 19) ничего подобного в этом городе не строилось. Г.А. Баиров стал руководителем группы специалистов в области медицины и здравоохранения, разрабатывавших этот проект. В 1977г ДГБ №1 в Красносельском районе была открыта и из ЛПМИ туда перевели центр хирургии пороков развития. В ДГБ №1 были созданы следующие подразделения по лечению пациентов, находящихся в критическом состоянии:
-отделение общей реанимации и интенсивной терапии (ИТ)
-отделение реанимации и ИТ новорожденных
-отделение кардиореанимации и ИТ
-отделение патологии новорожденных
2. Для лечения пациентов, находящихся в критическом состоянии, были нужны подготовленные доктора-специалисты. В 1970г на кафедре детской хирургии ЛПМИ начал работать курс повышения квалификации врачей по анестезиологии-реаниматологии. Э.К и Владимир Ильич Гордеев начали преподавать эту дисциплину ленинградским докторам, став в 1972г ассистентами кафедры. Далее постепенно в детских больницах Ленинграда (с 1991г - СПб) стали открываться отделения реанимации и ИТ, куда пришли уже подготовленные специалисты. С 1987г, став зав. кафедрой неотложной педиатрии, Эдуард Кузьмич организовал специализацию докторов, приезжающих со всей территории страны.
3. Но сперва в большинстве ДГБ Ленинграда отделений реанимации и ИТ терапии не было и поэтому идеей Э.К. была организация динамической оценки угрожающего состояния пациентов в стационарах города для оказания им необходимой специализированной помощи на местах или их транспортировки в ДГБ №1, где было возможно проведение максимально эффективной терапии. С конца 70-х годов в Ленинграде приступили к организации первого в СССР Реанимационно-консультативного центра (РКЦ). В дальнейшем аналогичные центры (РКЦН) были созданы для дистанционного наблюдения за новорождёнными в родильных домах.
Сейчас помимо Санкт-Петербурга РКЦ (в основном РКЦН) работают более чем в 30 административных округах России.
4. Творческим развитием идей, изложенных в книге Блажа и Кривда «Теория и практика оживления в хирургии», явилась организация службы эфферентной терапии, как в ДГБ №1, так и в виде мобильной бригады в любом стационаре города. Помимо гемодиализа у больных с острой почечной недостаточностью было налажено осуществление других методов эфферентной терапии – гемосорбции, плазмафереза, цитафереза, УФО крови при разной патологии – гнойно-септических процессах, ожоговой болезни, гипербилирубинемии у новорожденных, бронхиальной астме.
5. Еще одна мысль из упомянутой выше книги была реализована в ДГБ №1в виде первого в Ленинграде кардиохирургического отделения для лечения детей самого разного возраста с врождёнными пороками сердца, где проводятся операции с искусственным кровообращением. В тесном сотрудничестве с докторами из кардиохирургического центра города Окленд (США) там была начата реализация и ныне продолжающей работать международной программы «От сердца к сердцу». Наиболее сложные этапные операции (такие, как та, что была сделана Эдуарду Кузьмичу по поводу тетрады Фалло) проводятся на открытом сердце с искусственным кровообращением.
6. Обсуждая в 1968г с Э.К. вопросы выхаживания новорожденных, оперированных по поводу врожденной кишечной непроходимости, я как-то упомянул о недоношенных с низкой массой тела. Учитель тогда сказал, что проблема выхаживания таких детей, даже не оперированных, а родившихся с массой тела, например, менее 1500г, будет постепенно решаться, но это дело отдаленного будущего.
Комментарий В.А. Любименко: С принятием в 1992 г. Россией Международной конвенции о правах ребёнка Минздрав РФ издал приказ, обязывающий выхаживать детей с массой тела более 500 г. И в организованным Э.К. отделении реанимации ДГБ №17 главной задачей стало выхаживание детей, родившихся с крайне малой массой тела. Постепенно летальность среди этого контингента детей пошла вниз. Так с 1995 по 2000 г., этот показатель у детей с массой тела при рождении от 1000 г. до 1500 г. снизился с 40 % до 11,6 %, а у детей, рожденных с массой тела до 1000 г. — с 55 % до 26 %.
Аркадий Исаакович Горенштейн, который был очень близок с Э.К. как-то мне сказал, что трудно представить более тяжкого хронического больного, чем Цыбулькин. И при этом он взвалил на себя такую огромную организационную, консультативную и педагогическую работу, которая, естественно, помимо очевидных знаний и умения, требовала терпения и ежедневной муравьиной деятельности. Вне всякого сомнения, еще в самом начале своей социально-значимой деятельности Э.К. совершенно отчетливо понял, что задачи, стоящие перед будущей службой неотложной педиатрии Ленинграда можно решить не просто головами и руками подготовленных специалистов, но, прежде всего, в результате работы мозговой группы единомышленников и учеников. Мне кажется, что именно способность Эдуарда Кузьмича найти общий язык почти с каждым человеком и заинтересовать собеседника колоссально интересной работой делала его как человека и интеллектуального лидера такой интересной личностью. Сейчас именно «зажженные» им доктора руководят отделениями реанимации и интенсивной терапии в 9 детских городских больницах и в 19 родильных домах города. А по всей России и в ближнем зарубежье работают доктора, получившие специализацию или усовершенствование на кафедре анестезиологии, реаниматологии и неотложной педиатрии СПб государственного педиатрического медицинского университета.
В своих воспоминаниях профессор Эдуард Владимирович Ульрих говорит, что имя Гирея Алиевича Баирова означает целую эпоху в истории детской хирургии. Эти слова справедливы, и они в равной мере характеризуют масштаб деятельности Эдуарда Кузьмича в педиатрической реаниматологии и интенсивной терапии. В России указанные области медицины будут всегда связаны с именами этих двух работавших вместе докторов педиатров – хирурга и реаниматолога.
Как странно, сперва Эдуард Кузьмич праздновал свой день рождения в июне, потом, когда ему сделали операцию, то прибавился второй день рождения – в марте, а после его ухода близкие ему люди собираются в сентябре.
